Режиссёр Павел Карташев захотел «оживить язык чеховского юмора», напомнить, что «Чайка» – именно комедия, а потому обратился к первой авторской редакции текста, где персонажи прописаны более детально. В самом деле, интеллигентная чеховская ирония в постановке ШДИ звучит вполне выпукло, не в последнюю очередь благодаря комедийному таланту самих артистов: очарователен Пётр Сорин в исполнении Андрея Финягина, фееричен Андрей Харенко: его Тригорин в литературном экстазе составит конкуренцию Хлестакову в сцене вранья – «пожалуйста, братец, напиши что-нибудь», щепотку колоритного юмора добавляет Шамраев (Сергей Ганин), учитель-крохобор (Иван Товмасян) нет-нет, да и вызовет взрыв хохота. Однако как ни крути чеховскую пьесу, её комедийность неизменно растворяется в нарастающей энергии трагедии, символом которой являются «красные, багровые глаза дьявола».
В зловещем свечении этих глаз разворачивается конфликт Треплева и Аркадиной. Высокая, стройная, со змеиной пластикой Аркадина (Настасья Кербенген) свой яд вливает в сына. Отравленный пренебрежением и критикой, Треплев (Вадим Дубровин) обречён на попытки создать что-то великое, он не просто сочиняет пьесу для Нины Заречной, а ищет новые формы искусства. «Самолюбие пьёт мою кровь, как змея», – признаётся он, однако его самолюбие – оборотная сторона отвращения к себе. Аркадина обесценивает отпрыска, в то время как писателя Тригорина, мастера литературных штампов, идеализирует. Конкуренция сына и любовника – питательная среда для бывшей актрисы, здесь режиссёр не побоялся пройти по тонкому льду: более чем родственный поцелуй матери и сына в присутствии Тригорина заостряет углы неестественного треугольника. Увлечение Треплева Заречной – не что иное как желание завоевать мать, влюблённая в него Маша (Лариса Ляпунова) остаётся в слепой зоне.
Следует отметить тонкую игру Вадима Дубровина, передавшего нервическую надломленность своего героя, тягу к матери и жгучую обиду на неё, желание возвыситься над людьми и нехватку душевных опор. На фоне внутреннего разлома Треплева экзальтированные ожидания и разочарования актрисы Заречной кажутся второстепенными и надуманными. Нина Заречная от Анны Чепенко – слишком наивная, неумеренно восторженная, жаждущая внешних атрибутов признания. И всё же «главное не слава, не блеск», – скажет она позже, горький опыт трансформируется в желание жить и творить уже на другом уровне.
«Чайка» в подаче Павла Карташева – не Заречная, а Треплев: «Я одинок, не согрет ничьей привязанностью, мне холодно». Его литературные успехи не ослабили магнетическую притягательность Тригорина для Аркадиной и страстно любимой им Нины. Мать рассказов сына так и не прочитала, а Заречная признаётся, что любит Тригорина ещё больше, чем прежде. Трагедия Кости Треплева прячется за нервически-театральными возгласами Нины «мне не так больно, когда я думаю о своём призвании». Однако в финале именно Треплев появляется в палантине, имитирующем крылья птицы. Да и сценическая конструкция, напоминающая проржавевшее днище перевёрнутого корабля, рифмуется с его перевёрнутым именем на стене. Эту же конструкцию, уже как остов крыльев, уверенно примеряет Заречная, восклицая своё знаменитое «я чайка», но как робко, неуклюже пытается продеть себя в эти «крылья» Треплев. Цепляясь за них, он так и уйдёт на дно импровизированного озера.
Словно компенсируя щемящее чувство зрителя, режиссёр отводит Треплеву ещё одну роль: именно он открывает первый и второй акты, и, глядя на сцену с высоты балкона, озвучивает авторские ремарки. Кажется, Треплев – создатель не только маленькой пьесы для юной Заречной, но и «Чайки». А если так, то из-под его пера вышла, безусловно, трагедия.
27/03/23
Фото || Ирина Мишина
Автор || Татьяна Михальская
