В рамках рубрики «Перформанс» мы пообщались с известными кураторами, художниками и перформансистами: Катей Бочавар, Екатериной Никульниковой, Анастасией Митюшиной, Сергеем Филатовым и Андреем Бартеневым.
Перформанс Снежная Королева Бартенев в роли Первой Снежинки Упавшей на Землю 1994. Фото: Hans-Jurgen Burkard
• Почетный член Российской академии художеств, член Московского союза художников, член Союза художников России.
• Автор масштабных театрализованных перформансов и инсталляций, экспонировавшихся в Государственной Третьяковской галерее в Москве, музее Виктории и Альберта в Лондоне, Музее современного искусства в Нью-Йорке, Королевской библиотеке Копенгагена, Государственном Эрмитаже, Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина.
• Участник 52-й Венецианской арт-биеннале.
• Куратор галереи «ЗДЕСЬ на Таганке».
ОЛЬГА: Андрей, вы достигли известности во многих направлениях искусства. Ваши работы хранятся в музеях, в том числе в Третьяковской галерее. При этом вас в большей степени знают и воспринимают как перформансиста. Что для вас перформанс?
АНДРЕЙ: Для меня это ситуация, когда человек чувствует, что счастье возможно.
ОЛЬГА: А в своих живописных работах вы это не чувствуете?
АНДРЕЙ: Это набросок, это чертеж, это схема для перформанса. Программирование новой встречи с новым счастьем.
ОЛЬГА: У меня такое впечатление, что у вас это стиль жизни, что ваша жизнь не отделена от перформанса?
АНДРЕЙ: Не отделена. Когда плоть художника соединена с его творением, то это большая удача. И тут сваливается на тебя необратимое знание — жизнь есть приключение!
ОЛЬГА: И это приключение наполнено событиями — перформансами. Они случаются в Москве?
АНДРЕЙ: Я уже давно в Москве перформансы не делаю. Это связано с тем, что те перформансы, которые я хочу делать в Москве, не входят ни в какие коммерческие и нравственные стратегии господствующего мнения и морали. Отсюда мне и неинтересно. Летом буду делать перформанс, посвященный 100-летию Баухауса — свободная реинкарнация, воскрешение Триадического балета Оскара Шлеммера. Все произойдет во Франции.
ОЛЬГА: А у нас это невозможно?
АНДРЕЙ: У нас это сложно. У нас в 90-х полным-полно было разного перформансов, море перформансистов было. 90-е были шикарные! А потом провал, потому что пришла мода на про-европейское, про-американское кураторство, которая связана с трендами на «околоминимализм», и на щит кураторы вынесли московский «тошно-концептуализм», который был скучнейшим упражнением от «зимней спячки». В итоге вот что произошло: талантливых перформансистов-самородков оставалось все меньше и меньше.
«Ботанический балет» 1993 Бартенев в роли Дядьки Чернослива. Фото: Hans-Jurgen Burkard
ОЛЬГА: Что определяет талант перформансиста?
АНДРЕЙ: Конечно же харизма, убедительность, верность. Артист выбрал путь, и он должен ему служить. Для себя я в какой-то момент открыл: помимо чистой линии должна быть контрлиния, которая разрушит чистую линию.
ОЛЬГА: А конфликт должен быть?
АНДРЕЙ: Нужно чередовать конфликт и чистые однозначные перформансы. В какой-то момент нужно попробовать разные комбинации спонтанных прыжков в сторону с уточнительными пояснениями к героям основного движения. Нужно эмоционально расшатывать себя и обогащать. Потому как за саморазрушением, скрывается предощущение новой формы. Это важно, предощущение дает перспективу художнику — и перформансисту, и живописцу, и скульптуру. Когда ты создаешь гармонию, а потом ты наблюдаешь, как тобою же созданное чудовище разрушает эту гармонию в прах, и из этого праха твой пытливый ум может собрать новую форму. Это интересно, это перерождение, это Феникс.
ОЛЬГА: Но должна быть эстетика?
АНДРЕЙ: Это зависит от того периода, в котором находится автор и зритель, который наблюдает за автором. Каждый на своем опыте сам для себя решает: это для меня значимо, а это нет. Третьяковская галерея с кражей картин, с раздеванием приобрела новый смысл и должна бы закрепить эту перформативную часть, включить ее во все экспозиционные решения, создать школу. Провоцировать зрителя через вот такие спонтанные случайности. Это же отличный рекламный ход, надо поощрять и создавать такие действа. Но не думаю, что такое сделают! Если мы вернемся к перформативному опыту, то фэшн-индустрия последние 19 лет широко использует перформанс для обрамления своей массовой продукции, своего эксклюзива. Леди Гага со своими стилистами многое брала у британской школы перформанса.
ОЛЬГА: А у нас?
АНДРЕЙ: Все сводится к постминимализму и единообразию, не существует за происходящей сегодня перформативной практикой героя. Это сделал Петров, Васечкин… да какая разница?! Все похожи, нет отличительного, спонтанного нет, нет больше Владика Монро!
ОЛЬГА: А нет желания использовать свой опыт, талант, авторитет и повлиять на ситуацию?
АНДРЕЙ: Нет желания. Потому что в этот момент обслуживаю решение: жизнь важнее всего остального, важнее чем искусство. Любопытство, которое движет тобой, отправляет тебя в заоблачные дали — зачем тебе его обрывать? Очередная номинация на тухлую премию? Получишь ты овации, привилегии, пластиковые барельеф… Что это изменит в твоей жизни? Это не сравнить с силой предощущений, которые тянут тебя в будущее, поют тебе, свербят… И ты устремленно несешься на их зов. И ничего с этим чувством сделать нельзя. В 90-х было фантастическое многообразие, богатство, свобода невероятная, и в то же время невероятно благородная публика. Такой, как в то время, публики больше нет.
Нужно чередовать конфликт и чистые однозначные перформансы… Нужно эмоционально расшатывать себя и обогащать. Потому как за саморазрушением, скрывается предощущение новой формы.
Ботанический балет 1992, Фото: Hans-Jurgen Burkard
ОЛЬГА: А как это случилось?
АНДРЕЙ: Деньги. Деньги изменили все.
ОЛЬГА: А молодое поколение не имеет вкуса, навыков?
АНДРЕЙ: Оно не имеет энтузиазма — это побочный эффект компьютерных технологий и гаджетов, социальных сетей. Весь энтузиазм уходит туда. Им уже не нужно воплощаться в активностях физических действий, им не нужны трудотерапия и мастер-классы. Они уже высказали все виртуально.
ОЛЬГА: На западе тоже есть компьютерные технологии, побольше чем у нас…
АНДРЕЙ: Но там другая общая культура, другой уровень. Наличие на западе институций, фондов делает из перформанса арт-тренд.
ОЛЬГА: То есть, у нас после 90-х в перформансе все рухнуло и нет никакой институциональный поддержки?
АНДРЕЙ: Все отвернулись. Это было самое сокровенное, а не мусор. Схватились за Рабиных до тошноты, Краснопевцевых и всех остальных. Увидели эту муху, а слона даже и не заметили. Перформанс это не товар. Если этот жанр не развит в стране, то в этой стране нет среды для свободного искусства. Когда говорят про Абрамович — это маркетинговые ходы, товар на посещаемость. Есть перформансисты, с которыми у меня связаны надежды, их мало. В основной массе ничего нового никто сделать сам не может.
ОЛЬГА: Я тогда такой вопрос задам: мы придумали тему номера – «Городские джунгли». У вас есть такая ассоциация: перформанс и джунгли? Если да, то почему?
АНДРЕЙ: В джунглях есть ощущение, что заходишь в лабиринт, и есть шанс, что не выберешься из него никогда. Если перформанс построить зонами импровизации — то ты входишь в арт-джунгли! Из которых не захочешь выходить всю свою жизнь…
втор | | Ольга Серегина, арт-обозреватель
