«Пер Гюнт. Сказка для взрослых» на сцене Театра Ермоловой

В театре им. Ермоловой состоялся премьерный показ спектакля «Пер Гюнт. Сказка для взрослых» в постановке Владимира Киммельмана, лауреата премии Лобанова. «Я понимал, что очень хочу поставить эту пьесу Ибсена, но время как будто бы еще не пришло. А тут мне показалось, что пора истории о вольном или невольном внутреннем разрушении человека наступила», – говорит режиссёр.

Евгения Дмитриева

Действительно, пьеса Ибсена, впервые опубликованная полтора века назад, сегодня зазвучала свежо и своевременно. Не только благодаря паре анекдотов, добавленным к оригинальному тексту, и мелькнувшему в какой-то момент яркому уродцу хаги-ваги – сама тематика нарциссизма с опорой на ложное «я» актуализируется в век рушащегося потребления. Вечна тема поиска себя, как вечны слова дочери тролля «чёрное белым слывёт, уродство слывёт красотой». Собственно, полярность чёрного и белого, их пересечения, чередования, интерпретации выбраны Владимиром Киммельманом в качестве визуального решения – костюмы, декорации, грим – всё подчинено этим двум началам, темноте и свету, радости и горю, добру и злу.

Так, первый акт разворачивается на белой горе: юный охотник Пер Гюнт, одетый в белый свободный костюм, дерзок, задирист, полон мечтаний и творческих сил. Живой оркестр, расположенный прямо на сцене, подыгрывает этой молодости, страстям и тщеславным целям, местами ибсоновский стих в устах Пера Гюнта приобретает ритмику рэпа. Стать королём, вернуть промотанное отцом состояние, восстановить матери потерянный статус – это ли не благородное желание? И вот, герой с готовностью соглашается на свадьбу с дочкой тролля, съедает коровье дерьмо и соглашается приделать хвост – лишь бы завладеть богатством и властью. Общение с троллями имеет последствия: Пер Гюнт оставляет родную хижину, а с ней и уют, созданный нежной Сольвейг в трогательном исполнении Анны Вардеванян.

Анна Вардеванян

Во втором акте белая гора становится угольно-чёрной. Ни режиссёр, ни исполнитель роли Глеб Шевнин не пощадили отживающего свой век Пера Гюнта: седой, как лунь, с заострившимися скулами и походкой, лишённой энергии, – он представляет собой оглушительный контраст с героем первой части. Не сразу узнаёшь в тщеславном старикашке, окружённом сонмом жуликов-лизоблюдов разбогатевшего Пера Гюнта. Оригинальные ремарки Ибсена, посвящённые путешествиям героя, – пальмовые рощи, оазисы, восточные одеяния, тюрбаны и шатры – здесь обращаются в монотонность чёрного: встреча с Пуговичным мастером, кораблекрушение, попытка примерить на себя венец пророка – всё происходит на чёрном фоне, будто символизирующем чёрную нарциссическую дыру в душе Пера Гюнта, заполнить которую невозможно ничем. Чёрная дыра – это и есть пустая сердцевина луковицы, что демонстрирует на сцене актёр Глеб Шевнин. Но обстоятельства возвращают героя в родное ущелье.

Режиссёр лишает Пера Гюнта и Сольвейг финального диалога, на пороге хижины незадачливого странника ожидает Пуговичный мастер в облике Смерти. Именно Смерть берёт на себя труд раскрыть ему истинную радость и смысл человеческой жизни, потому и выступает она не в пресловутом чёрном плаще, а в пышном сверкающем платье – смерть-молния, смерть-озарение. Сольвейг остаётся лишь рыдать над мёртвым телом.

Борис Миронов

Антон Колесников

«Самое главное для меня в этой пьесе, – признаётся Владимир Киммельман, – что каждый сидящий в зале чем-то похож на Пера Гюнта. Он – это синтез всего человеческого. Ужасного и прекрасного». Из красочной, многоуровневой, пугающей своим масштабом драмы Ибсена режиссёр создаёт довольно-таки изящное действо с минималистичным визуалом, элементами сарказма и злободневными смыслами: здесь и богатство ради богатства, и амбиции сверхчеловека, когда некто, потеряв душу, мнит себя властителем душ чужих, и даже сказочные существа – тролли – более чем реальны. В финале артист Дмитрий Миронов, невероятно органичный в роли Доврского старца, сбрасывает с себя одеяния подземного короля и растворяется в глубине зрительского зала. Со своей идеологией «живи, упиваясь собой», тролли давно покинули свои болота и леса, и, войдя в города и страны, смешались с людской толпой, цепляя на свои крючки новых Перов Гюнтов. Лишь Сольвейг, воплощение жены и матери в одном лице, остаётся мечтой о принимающей и всепрощающей любви. Любви, благодаря которой и становится возможным возвращение блудного сына домой с горьким осознанием ложности уже пройденного пути.