Московский музей современного искусства представляет персональную выставку Ирины Петраковой, посвященную меняющимся отношениям между телом и окружающей его средой. Выставка проходит в двух залах Московского музея современного искусства на Петровке. В первом представлена графика, вышивка, скульптура и видео, над которыми автор работала в период с 2015 по 2020 год. В комнате напротив основного зала «тело»-произведение пройдет полный жизненный цикл в пространстве музея — Ирина Петракова покрывает стены новыми рисунками каждый день в первые две недели работы выставки за закрытой дверью, посетители могут наблюдать за перформансом по видеотрансляции в основном пространстве проекта. С завершением работы художника двери зала откроются к посещению. Спустя неделю после демонстрации результатов перформанса начнется открытый демонтаж — посетители смогут наблюдать за тем, как рисунки постепенно исчезают под слоями белой краски.
ОЛЬГА: Ирина, это не первая ваша выставка, не первый ваш проект. Но впервые это открытый проект, развитие происходит здесь и сейчас.
ИРИНА: Наверное, да. То, что перформанс становится неотъемлемой частью выставки, да. В первый раз, когда я создаю работу в процессе выставки.
ОЛЬГА: Вы будете каждый день, начиная с первого дня после открытия, работать и публика будет за вами наблюдать постоянно. То есть вы будете понимать, что вы находитесь под прицелом взгляда? Это нервно, сложно?
ИРИНА: Мне кажется, это как пользоваться Инстаграмом, вы выкладываете фотографии, за вами тоже наблюдают. Это часть жизни, которую мы все так или иначе проживаем.
ОЛЬГА: Кстати, существуют разные мнения о присутствие в нашей жизни Интернета, того же Инстаграма. Вынужденный переход в виртуальное поле общения ставит вопрос — изоляция это или наоборот люди стали более доступны, и широкая публика хлынула в наше личное пространство, в наш дом. А как вы считаете, мы стали очень уязвимы, прозрачны?
ИРИНА: Я думаю, что тут дело не только в вынужденном локдауне, а в общем. Наши лица распознаются камерами, система умный город следит за нами и может вычислить нас даже по походке. Это все про уязвимость. И социальные сети — это скорее такое поверхностное вливание в эту жизнь, где люди добровольно показывают себя и свою жизнь, в той или иной мере откровенности, кто-то больше, кто-то меньше. Стали ли мы уязвимее? Да.
ОЛЬГА: Вы же занимаетесь в рамках этого проекта исследованием взаимодействия человека с окружающим пространством. Это идея занимает вас на протяжении нескольких лет. За проектом тянется длинная история?
ИРИНА: Да, это не сиюминутный проект. Это наблюдения действительно последних лет, то, как мы стали воспринимать искусство и друг друга. Поскольку я художник, я показываю не какую-то красивую жизнь, а ту которая есть. По сути, я показываю свою кухню, свою мастерскую. И это для меня интересный поворот, потому что это тоже история про дистанцию. Одно дело когда я сделала работы, я выставила их, и я от них как бы далека. А здесь такой момент, что я выставляю не созданную работу. Я тоже не знаю, как правильно будет, ни вы не знаете, ни я. Для меня это момент живого создания, очень важный момент проживания вместе со зрителем.
ОЛЬГА: Вы говорите, что вам интересно как мы воспринимаем сейчас искусство. За всех наверно сложно говорить, хотя наверно как-то можно определить и превалирующие тенденции. А вы сами как воспринимаете искусство?
ИРИНА: По-разному я воспринимаю его, даже не воспринимаю, а принимаю все многообразие того, что происходит, и мне это нравится. Искусство разное. Мне не все нравится, это другой момент. Но момент наблюдения за тем, что происходит для меня важен.
ОЛЬГА: Вы готовы показать кухню. Всегда действительно интересно посмотреть, чем живет художник, для многих это загадка. А для вас есть в жизни четкое разделение «здесь я работаю, сейчас я создаю искусство», «а тут я закончила работать и творить» или для вас это всё единое пространство?
ИРИНА: Для меня вообще нет разделения здесь я художник, а здесь нет. Это все просто моя жизнь. Просто моя жизнь художника.
ОЛЬГА: А вам не кажется, что современное искусство движется как раз в этом направлении? Нет этой грани, искусство становится для людей частью восприятия жизни?
ИРИНА: Да, посмотрите на многие объекты современного искусства. Даже не понятно это искусство или это какая-то случайность. Какая-то штучка, какая-то грязь, это остатки монтажной пены или это рукотворно, создано художником специально, осмысленно и оставлено? Этот момент тоже интересный, происходит такое размывание. Не какая-то большая картина висит за стеклом, где сразу знаешь — «ага, это искусство».
ОЛЬГА: Да, в традиционное понимании обязательно должен быть холст, написано маслом или акварелью, и написано красиво. Современное искусство совсем не об этом. А о чем оно тогда?
ИРИНА: Все художники по-разному осмысляют свое искусство. Художник находится в мире, в каком-то контексте реакций на то, что происходит. Кто-то на ежедневные вещи реагирует, кто-то на политические ситуации. Что-то происходит, и художник откликается, делает работу. Я, наверно, все-таки не из таких, но в целом, да, это рефлексия, попытка осмыслить мир и то, что в нем происходит, что происходит с людьми.
ОЛЬГА: На представленной выставке собраны работы за пять лет. Это определенное высказывание с названием «Проявляется исчезновением». В чем ваш посыл, какой смысл для вас в этом «Проявлении исчезновением»?
ИРИНА: Это моя любимая тема, потому что я с разложением, с распадом много работаю и делаю скульптуры саморазрушающиеся, гниющие. У меня спрашивают: «А тебе не жалко, что работа будет уничтожена?». Но мне кажется, важный момент, что она все равно остаётся в истории музея, непосредственно в стенах остаётся. Это тоже для меня концептуальный момент, что я не делаю работу, которую можно потом продать. Она уничтожается, но при этом все равно остается.
ОЛЬГА: Вам интересна тема пространства, того, что нас окружает. Существуют разные взгляды, это даже нельзя назвать теориями, а именно взгляды. То, с чем мы взаимодействуем, окружающая среда никогда не остается без следов этого взаимодействия. Считается, что вода несет в себе информацию. Считается, что есть священные места, которые несут в себе память. Намоленные, как иногда говорят. Или, наоборот, какое-то энергетически отрицательное место. Человек не знает, что там происходило, но он чувствует, что за местом тянется тяжелая, кровавая история.
А другие считают, что это зависит от нашего воображения и фантазий. Я себя накрутил и вспоминаю эту историю, а само пространство вообще никак не подвергается взаимодействию и это чисто наша умозрительная картинка. А вы как считаете?
ИРИНА: Я считаю, что мы все взаимосвязаны. Я очень тонко чувствую энергии, плохие и хорошие места. Я сейчас работаю в графике и в живописи с какими-то подсознательными, не проявленными штуками. Эти образы часто приходят из автоматического рисования. Я очень глубоко погружена в это и даже приветствую.
ОЛЬГА: Почему вам совсем не жаль исчезающие работы?
ИРИНА: Это история про то, что след в основном остается цифровой. Искусство сейчас — это просто документация каких-то объектов. Этого никто не видит в реальности, потому что это все существует в интернете. Невозможно утверждать была эта выставка или нет. Есть документация, все. Это в каком-то смысле тоже рефлексия на эту тему. Нам, по сути, эта работа не нужна как еще одна картина, это просто будет картинка в интернете, которая потом уничтожится. И будет как память, как намоленое место, будет здесь существовать за слоем штукатурки и краски.
ОЛЬГА: У вас нет сценария на эти дни работы, это будет чистая импровизация? А как вы думаете, на вас будут влиять гости музея, которые приходят? Вы будете это чувствовать?
ИРИНА: Я не пробовала.
ОЛЬГА: Для вас это тоже эксперимент?
ИРИНА: Это перфоманс, для него не делается сценарий. Вы можете предположить, если ваш перфоманс построен на взаимодействии со зрителем. Можно предположить реакцию зрителя, но просчитать ее никогда невозможно.
ОЛЬГА: У вас на выставке выбраны работы самых разных техник. И техника исполнения — ваш язык очень разный и часто неожиданный, и интересный. А самые необычные для вас, не распространенные техники? На что из материалов обратить внимание зрителям?
ИРИНА: Есть сахарные скульптуры. Помимо графики и живописи, к которой я так неожиданно пришла и стала заниматься, я занимаюсь скульптурой. Нп этой выставке и у меня есть сахарная скульптура. Это странный микс для меня. Довольно жесткие костыли, с которых свисают засахаренные простыни. Похожи на плащаницы, как какие-то люди. Почему они сахарные? Я экспериментирую с разными материалами. Мне интересны простые, бытовые материалы. Я помню, когда бабушка варит варенье и этот засахаренный таз. Так или иначе через многие работы и видео прослеживается моя личная история, история моей семьи. Это стало частью моей практики.
ОЛЬГА: В засахаренном — проявление исчезновения, ведь это очень нестойкий материал. Пошел дождь, снег…и всё исчезло.
ИРИНА: Я как раз работаю с этими неустойчивыми состояниями и с неустойчивыми материалами. В одном зале есть вышивки на бумаге. Это наверно одна из первых работ, которую я делала еще студенткой Института «База». Для меня было интересно столкновение женского вышивания и очень жёсткого мужского — на бумаге. Понятно, что вышивки делают на ткани и это, само собой разумеется. Вышивка на бумаге — это странный микс чего-то жесткого и легкого к исчезновению. Мне нравятся такие странные неустойчивые материалы.
ОЛЬГА: Это связано с вашим интересом к постоянной трансформации или это ответная реакция на неустойчивость мира вокруг?
ИРИНА:Я думаю, и то и другое. Я не работаю с телом как перформер, который танцует, у меня другой подход. И формы, и изображения — это всегда человекоподобные фрагменты, трансформируемые во что-то не-понятно-что
ОЛЬГА: Вы тонко чувствуете пространство, легко ли работается в Московском музее современного искусства? Сам музей откликнулся на этот проект с интересом?
ИРИНА: Да, это классно, что музей пошел навстречу и был готов сделать новый проект. Когда я кому-то говорила, что у меня будет выставка в музее, все говорили: «Ой, это же ужасно. Ты же не такой старый художник — как делать ретроспективу?» Я говорила: «Это не ретроспектива, это новый проект, более того я выставляю не созданную работу, никто не знает что там будет.»
Комментарий Куратора Николая Алутина
— Ирина пригласила меня в уже готовящийся проект, мы вместе обсуждали концепцию выставки, отбирали работы в мастерской, думали над новыми работами, в том числе над перформативной частью. И впоследствии уже предложили музею готовую концепцию. Лично для меня было важно показать, что художник пришел к размышлению о теле и окружающей его среде не внезапно. Это был последовательный процесс: иногда сознательный, иногда эта тема витала где-то в стороне и была не всегда уловима даже для автора. Ирина как художник очень экспрессивна, у нее сильно эмоционально заряженные работы. Особенно в одной из последних серий в графике маслом, расположенной в малом зале выставки вместе с перформативной частью. Ее изображения находятся на грани между фигуративностью и абстракцией, которую я до сих пор не всегда могу полностью уловить. Эта балансировка между двумя совершенно разными взглядами для меня абсолютно удивительный опыт.
Перформативная составляющая проекта представляет собой приглашение открытого характера. Мы даем возможность зрителю стать частью проекта после присутствия в нем художника. Мы хотим вовлечь посетителя, но не сталкиваться с ним напрямую. Тексты-описания работ созданы таким образом, чтобы не предлагать однозначного прочтения. Весь проект построен подобным образом — открытым к интерпретации и простым — для того, чтобы максимально расширить аудиторию.
Фото || предоставлены Московским музеем современного искусства, фотограф: Иван Новиков-Двинский
Автор || Ольга Серегина,
арт-обозреватель
