#«Вишневый сад» А. Чехова и К. Станиславского

Пьеса «Вишневый сад» давно прошла проверку временем и доказала свою состоятельность, но ее первая сценическая интерпретация принесла Чехову немало переживаний. Так, Станиславский видел замысел автора в тоске по уходящей эпохе, воспринимал пьесу как трагедию. Однако такое прочтение полностью противоречило идее Чехова, который с самого начала задумывал «Вишневый сад» комедией, местами переходящей в фарс.

 

А. Чехов

А. Чехов

«Послушайте, я же нашел чудесное название для пьесы. Чудесное!» – объявил он, смотря на меня в упор. «Какое?» – заволновался я. «Ви́шневый сад», – и он закатился радостным смехом. <…> Вместо объяснения Антон Павлович начал повторять на разные лады, со всевозможными интонациями и звуковой окраской: «Ви́шневый сад. Послушайте, это чудесное название! Ви́шневый сад. Ви́шневый!»… После этого свидания прошло несколько дней или неделя… <…> Как-то во время спектакля он зашёл ко мне в уборную и с торжественной улыбкой присел к моему столу. «Послушайте, не Ви́шневый, а Вишнёвый сад», – объявил он и закатился смехом. В первую минуту я даже не понял, о чём идет речь, но Антон Павлович продолжал смаковать название пьесы, напирая на нежный звук ё в слове «Вишнёвый», точно стараясь с его помощью обласкать прежнюю красивую, но теперь ненужную жизнь, которую он со слезами разрушал в своей пьесе. На этот раз я понял тонкость: «Ви́шневый сад» – это деловой, коммерческий сад, приносящий доход. Такой сад нужен и теперь. Но «Вишнёвый сад» дохода не приносит, он хранит в себе и в своей цветущей белизне поэзию былой барской жизни. Такой сад растёт и цветёт для прихоти, для глаз избалованных эстетов. Жаль уничтожать его, а надо, так как процесс экономического развития страны требует этого».

Это воспоминания К. Станиславского, вместе с Вл. Немировичем-Данченко впервые поставившего «Вишнeвый сад» в МХТ. Такое детское счастье А. Чехова от найденного названия объяснимо: оно идеально попало в тональность самой пьесы последнего детища писателя, над которым он кропотливо трудился в течение нескольких лет и которое стало вершиной его творческого пути.

Вл. Немирович-Данченко

Вл. Немирович-Данченко

Гениально!

Премьера спектакля состоялась на сцене МХТ 17-го января 1904 года, репетиции начались осенью. Только 18-го октября О. Книппер-Чехова, жена писателя, получила рукопись и взахлеб прочла ее, восхищаясь драматургическим талантом мужа и сложностью предназначавшейся ей роли Раневской. Уже на следующий день состоялась читка пьесы в театре. В восторге были все участники. Станиславский так описал Чехову свои ощущения от знакомства с его новой вещью: «Потрясён, не могу опомниться. Нахожусь в небывалом восторге. Считаю пьесу лучшей из всего прекрасного, Вами написанного. Сердечно поздравляю гениального автора». 

Не впечатлило

Если МХАТ был потрясен глубиной и мастерством нового произведения Чехова, то именитые литераторы, современники писателя, не сочли «Вишневый сад» шедевром.

М. Горький: «Слушал пьесу Чехова – в чтении не производит впечатления крупной вещи. Нового – ни слова. Всё – настроения, идея, если можно говорить о них – лица – всё это было в его пьесах. Конечно, красиво, и – разумеется – со сцены повеет на публику зелёной тоской. А о чём тоска – не знаю».

И. Бунин: «…вопреки Чехову, нигде не было в России садов сплошь вишнёвых: в помещичьих садах бывали только части садов, иногда даже очень пространные, где росли вишни, и нигде эти части не могли быть, опять-таки вопреки Чехову, как раз возле господского дома, и ничего чудесного не было и нет в вишнёвых деревьях <…>; совсем невероятно к тому же, что Лопахин приказал рубить эти доходные деревья с таким глупым нетерпением, не давши их бывшей владелице даже выехать из дому: рубить так поспешно понадобилось Лопахину, очевидно лишь затем, что Чехов хотел дать возможность зрителям Художественного театра услыхать стук топоров, воочию увидеть гибель дворянской жизни, а Фирсу сказать под занавес: «Человека забыли…» Этот Фирс довольно правдоподобен, но единственно потому, что тип старого барского слуги уже сто раз был написан до Чехова. Остальное, повторяю, просто несносно. Чехов не знал усадеб, не было таких садов». 

Смеяться или плакать?

Хотя пьеса давно прошла проверку временем и доказала свою состоятельность, ее первая сценическая интерпретация принесла Чехову немало переживаний. Так, Станиславский видел замысел автора в тоске по уходящей эпохе, воспринимал пьесу как трагедию. Однако такое прочтение полностью противоречило идее Чехова, который с самого начала задумывал «Вишневый сад» комедией, местами переходящей в фарс.

Чехов: «Последний акт будет весёлый, да и вся пьеса весёлая, легкомысленная». 

Станиславский: «Это не комедия, не фарс, как вы писали, – это трагедия, какой бы исход к лучшей жизни Вы ни открывали в последнем акте».

Вопреки сопротивлению Чехова, традиция понимания «Вишневого сада» как трагедии, заданная первой постановкой, во многом сохраняется до сих пор.

Декорации к спектаклю, по задумке Станиславского, поддерживали интонацию тоски по уходящей эпохе. Зритель должен был увидеть разрушающееся от времени и ветрености хозяев имение Гаевых. Здесь все любимо, все предметы собирались годами, передавали смену поколений, но при этом находились в гармонии и согласии между собой. Главное же, что отличало место, подчёркнутая способность русских интеллигентов не замечать быта и не заботиться о чужом впечатлении о своем жилище.

А. Чехов и О. Книппер

А. Чехов и О. Книппер

Что скажет Дусик?

Если Станиславский настоял на своем видении пьесы, то Книппер-Чехова всегда обращалась к мужу за советом.

Книппер-Чехова: «А ты, дусик, сначала хотел сделать Раневскую угомонившейся, правда? Помнишь – ты мне показывал ее слова во 2-м акте? А как ее трудно играть! Сколько надо легкости, изящества и уменья!»

Чехов: «Нет, я никогда не хотел сделать Раневскую угомонившейся. Угомонить такую женщину может только одна смерть. А быть может, я не понимаю, что ты хочешь сказать. Раневскую играть не трудно, надо только с самого начала верный тон взять; надо придумать улыбку и манеру смеяться, надо уметь одеться». 

Чехов: «Ты не очень выучивай свою роль, надо еще со мной посоветоваться; и платьев не заказывай до моего приезда».

Кстати, Станиславский с самого начала предложил Книппер даже дома носить дорогостоящие парижские туалеты, чтобы она «привыкла чувствовать себя хоть приблизительно шикарной женщиной», как Раневская.

Ф. Г. Раневская

Ф. Г. Раневская

Книппер-Чехова: «Дусик, когда ты приедешь, ты мне скажешь, где в моей роли можно будет вставить франц. фразочки, характерные. Можно ведь?»

Вообще роль Раневской оказалась весьма непростой для Книппер: «По технике это адски трудная роль. Спасибо, милый мой супруг. Задал ты мне задачу. У меня теперь ни минуты нет покоя. Можешь меня ревновать к Раневской. Я только ее одну и знаю теперь». 

Хотя столь непросто рождался этот образ, Книппер играла Раневскую на протяжении нескольких десятилетий, сумев все-таки найти ключ к ней – ту самую легкость, которую и задумывал Чехов.

А Фанни Гиршевна здесь при чем?

Интересно, что именно у чеховской Раневской Фанни Гиршевна Фельдман позаимствовала свой псевдоним. На эту мысль актрису натолкнул случайный спутник, сопровождавший ее на прогулке, когда порыв ветра вырвал у нее из рук только что полученные деньги.

Фельдман: «Я остановилась, и, следя за улетающими банкнотами, сказала: «Денег жаль, зато как красиво они улетают!»

Спутник: «Да ведь Вы Раневская! Только она могла так сказать!» 

Когда актрисе пришлось выбирать псевдоним, она решила взять фамилию чеховской героини: «У нас есть с ней что-то общее, далеко не всё, совсем не всё…»

 

Л. М. Леонидов в роли Лопахина

Л. М. Леонидов в роли Лопахина

Кто такой Лопахин?

Не только Книппер получала от Чехова указания насчет своей роли. Для всех актеров писатель находил замечания, позволяющие лучше понять его замысел. В роли Лопахина, центральной фигуры пьесы, Чехов представлял Станиславского, однако так же последнему, по мнению автора, подходил и образ Гаева. Станиславский решил для себя, что не будет играть Лопахина, в то время как для Гаева он нашел требуемый Чеховым легкий тон. Лопахин, задуманный писателем, конечно, был вовсе не прост, разве что по происхождению: «Лопахин, правда, купец, но порядочный человек во всех смыслах, держаться он должен вполне благопристойно, интеллигентно, не мелко, без фокусов… Лопахина любила Варя, серьёзная и религиозная девица: кулачка бы она не полюбила. Это мягкий человек». В итоге Лопахина сыграл Л. Леонидов.

От алмаза к бриллианту

В спорах и поисках истины подходила подготовка к премьере – все были увлечены, захвачены ощущением участия в великом действе. Однако премьера прошла спокойно. Зритель не испытал того восторга, которым были объяты создатели спектакля. Премьера, по словам Станиславского, имела «лишь средний успех». Он сожалел, что не удалось «показать наиболее важное, прекрасное и ценное в пьесе».

Спустя годы Вл. Немирович-Данченко писал: «Тут был грех нашего театра, – нечего закрывать глаза, – было просто недопонимание Чехова, недопонимание его тонкого письма, недопонимание его необычайно нежных очертаний… <…> может быть, театр брал его слишком грубыми руками…»

 

Сам Чехов был недоволен премьерой, увидев в ней ровно то, от чего старался уйти, годами оттачивая текст. Критики тоже не были впечатлены постановкой.

В. Дорошевич: ««Вишнёвый сад» скорее повесть в лицах, чем сценическое произведение, он полон щемящей душу грусти. Это поэма».

А. Амфитеатров: «В чеховских пьесах нет материала для занимательного пересказа, нет «сюжета», нет интриги… есть ряд портретов, картин, – группы, краски, пейзаж, рисунок и звуки живущего дня».

Сцена из первой постановки

Сцена из первой постановки

Однако неоправданные ожидания как создателей, так и автора подтолкнули труппу к совершенствованию оставленного им в наследство умершим вскоре после премьеры Чеховым алмаза и превращению «Вишневого сада» МХТ в настоящий бриллиант, полюбившийся многим поколениям зрителей.

Вл. Немирович-Данченко в письме Н. Эфросу: «Посмотрите «Вишневый сад», и Вы совершенно не узнаете в этой кружевной грациозной картинке той тяжелой грузной драмы, какою «Сад» был в первый год. Но если бы театр хотел дать то же впечатление сразу, он должен был бы отказаться от целого потока подробностей быта и психологии, которые тогда лезли в глаза своей подчеркнутостью и преувеличениями, а теперь мелькают, как брызги, отчетливо, но легко».

Фото|| www.ru.wikipedia.org

Автор || Наталья Сергеева

*Эту статью можно прочитать в печатном номере журнала #18. весна 2019

2019-06-30_22-56-25

Поделиться: