Международный проект Curator19.90 привез в Москву скульптора Ская Ферранте, работы которого можно увидеть в галерее Art-Constantis до 16 сентября. Cabinet De L’art задал Скаю несколько вопросов о его жизни и творческом пути.
У нас в России существует высказывание о талантливых людях. Звучит оно так – талантливые люди талантливы во всем. Вы – тому доказательство. Расскажите о вашей танцевальной карьере.
Ну, я не могу быть уверен, что я бы хорошо играл в баскетбол, но я согласен, что люди искусства могут адаптироваться для других искусств. Это мне напомнило врача в Париже, который в начале этого года лечил мой порез и искалеченные пальцы от лепки 30 произведений в стиле НЮ за тридцать дней; она очень серьезно посоветовала сменить сферу и стать художником. Я, конечно, рассмеялся, по-французски, но она не ошиблась. Мы все художники пока нам не говорят иначе. Инструменты могут быть разными, но все начинается с искусства видения всего по-другому. Остальное это практика. Я начал рисовать, как учил меня мой отец. Он работал в рекламе и рисовал свои идеи фломастером. Он рисовал широкими штрихами при помощи своей руки, не запястья. Искусство начинается и заканчивается движением, если заканчивается вообще. Я хотел стать танцором, как только я увидел Фреда Астера и Джин Келли. Когда я попал на свой первый урок по стэпу, это казалось невозможным, все были старше и могли создавать все эти звуки, которые не мог я. Учитель сказал мне, что если бы я занимался 10 лет балетом, я мог бы все. Я был в ярости, мне было восемь, и единственный балет, который я видел, был для девочек. Все было просто слишком розовым. 6 месяцев спустя меня пригласили посмотреть на урок кубинских мастеров балета, обученных в России. Я впервые увидел как танцуют мужчины, и никто, даже женщины, не были одеты в розовое. Это был настоящий балет. Там был настоящий рояль. Мужчины демонстрировали такие приемы, большие прыжки и пируэты, и я сказал, что хотел бы попробовать. С того момента я и был принят в качестве студента, и мне была дана прочная основа из хорошей тренировки и дисциплины для достижения высот. У меня был один учитель по имени Юлий, от Моисеева, который учил меня русскому стилю танца. В 11 лет я уже был способен делать высокие шпагаты и низкие русские удары перед многотысячной аудиторией. Я посещал школу американского балета, который, естественно, начал Баланчин. Это был первый раз, когда я не был единственным мальчиком в комнате. За исключением ‘партнерских уроков’, на моих занятиях были все мужчины. Из всех мастеров балета Крамаревский был моим любимым; он позволял нам прыгать и вращаться столько, сколько мы хотели. Рудольф Нуреев часто стоял передо мной у станка. Но это был Нью-Йорк и я принимал как должное, что был окружен лучшими. Бывало, я пробирался вниз на 7 этаж на Бродвее, 890, когда мне было можно бывать только на 8, чтобы посмотреть как Миша (Барышников) репетирует в одиночку. Как художник, каким являюсь я сегодня, как скульптор или писатель, я вдохновляюсь ничем другим, кроме как танцем. Когда искусство работает, оно движется. Было и такое, что я решился на профессиональную карьеру, которая началась в раннем подростковом возрасте, она и показала мне весь мир. Я играл множество ролей. Хотя я и дошел до современного танца, но одной из любимых классических ролей для меня была роль куклы “Петрушка” … конечно, я видел, как Миша выступал в его роли на сцене, и Дон «К» (Кихот) тоже, я видел как в его роли выступал Нуреев незадолго до его смерти.
Когда Вы были танцором, были ли у Вас нынешние увлечения? Или это был совершенно новый виток Вашей профессиональной жизни?Когда я получил травму после того, как сделал большой двойной кабриоль на уроке Крамаревского, у меня появилось время, чтобы попробовать нечто новое. Я занялся кларнетом и саксофоном, потому что я любил джаз и Чарли Паркера, и я был подмастерьем у скульптора, у которого была мастерская в склепе собора Святого Иоанна Богослова. Он был скульптором из бронзы, что означало, что процесс занимал годы, начиная с проволоки, потом была глина, затем резина, и гипсовая форма, а затем, в один прекрасный день, если конечно можно было себе это позволить, была уже и бронза. У меня абсолютно не хватало терпения для этого. Я любил Ван Гога. Однажды он создал картину за день. Я хотел лепить так же быстро, как художник пишет. Так, я смёл все эти шаги процесса создания и взялся за скульптуру с проволокой. Очевидно, я не мог оставаться подмастерьем, который отказался даже работать с глиной”.
Когда Вы начали создавать скульптуры из стальной нити?
Хоть я и игрался иногда с проволокой и делал маленькие вещички, чтобы раздавать их потом, когда мне было скучно на вечеринках, но я не занимался скульптурой серьезно до случившегося 11 сентября. Я жил в Лондоне и в основном писал детские книжки, когда те атаки вернули меня домой в Нью-Йорк. Работы было мало, а с новой женой и ребенком, который вот-вот родится, я был вынужден заняться проволочной скульптурой фактически на улице. Удивительно, но сразу же все, что я сделал, было продано. И цена постоянно росла. От $20 до $100 до $500, потом я обзавелся аппаратом для приема кредитных карт, цены возросли до $2500 на улице; после этого я начал выставляться в галереях Сохо, и Челси, и по всему миру. У меня было много пространства, высоченные стены, и я начал работать с более крупной алюминиевой проволокой. Но по-прежнему всегда непрерывно.
Кто-нибудь в мире занимается чем-то похожим на ваши арт-объекты? Ваши работы признаны и очень интересны!
Конечно, Александр Колдер, который работал с проволокой в 1930-е годы в начале своей карьеры, и я люблю Колдера и его “цирк”, который помню, видел в детстве в музее Уитни. Однако я никогда не чувствовал, что на меня влияет его техника. Мы разделяем нечто среднее, хоть и частное, но это ничем не отличается от двух художников, которые разделяют краски. Также мои скульптуры непрерывны, каждая.
Как появилась идея создавать скульптуры из стали? Кто Ваши модели?
Мои модели – в сюжете книги, которую я пишу, называется «Голые и Обнаженные», каждая глава рассказывает о разной модели и о том, как они позировали для портрета и о наших совместных работах. На открытии будет показан короткометражный фильм с моим прочтением отрывков из книги. И происходить это будет, очевидно, пока я буду создавать вживую обнаженную скульптуру во время закрытого вернисажа. Мои модели – это и мои соавторы в равной степени. Это очень интимный творческий процесс, и я дорожу этими отношениями. Как танцор, я предпочитаю работать с танцорами – это люди, которые по крайней мере чувствуют свои тела. Я работал с сотнями исполнителей; в основном это бурлеск, и в основном это женщины. Это, возможно, прямиком из из моего детства, когда я был единственным мальчиком в балетном классе, или потому, что линии женского тела являются более сложными для запечатления и, следовательно, более приятным и благодарным для достижения делом; или просто потому что я их люблю, женщин, и истории, которые они рассказывают. Я упоминал это? Обнаженные люди говорят.
Расскажите нам о процессе Вашей работы: от первого шага до последнего.
Обычно все начинается с бутылки вина, чтобы расслабиться нам обоим, на фоне может играть Гленн Гульд или Арт Тейтум на фортепиано, и мы начинаем с поиска позы. Я всегда нервничаю, независимо от того, сколько живых портретов я сделал или сколько людей разделись для меня, для искусства; это во всех отношениях как выступление, и мои нервы это результат боязни сцены…которая исчезает в тот момент, как открывается занавес, и я делаю первый изгиб с моими плоскогубцами. Я часто начинаю с глаза и заканчиваю подписью, хотя в последнее время я стал начинать с уха и, как известно, начинаю и с «Происхождения Мира». Я тоже работаю с драпировкой – не все мои портретные работы обнаженные, мне тоже нравится хороший пейзаж или крупномасштабная фреска в одну проволоку. Я не считаю это чем-то очень показательным, но это отличный баланс абстрактного и изобразительного, как, например, в складках кожи на крупном теле, или кудри волос, или листья, развевающиеся на дереве. А еще есть и игра теней. Когда мы уже закончили, модель и я, обычно я вымотан и хочу спать, но завершение проекта это повод отпраздновать, так мы обычно идем перекусить или я что-то готовлю. Простые радости.
Мы надеемся, что москвичи насладятся вашими работами. Расскажите нам в нескольких словах о Вашей выставке в Москве.
«Выставка «Голые и Обнаженные», как и название книги, включает в себя 15-20 портретов из моей Парижской мастерской и, возможно, 2 работы из Нью-Йоркской студии. Некоторые из этих произведений представлены как модели из глав моей книги, у всех них есть своя история. Я лишь рад рассказать большую их часть.
Вопросы задавала Анна Матяш
1
